Вход ·
Личные сообщения() ·
Новые сообщения ·
Участники ·
Правила форума · Поиск ·
RSS 
|
Покаянное письмо
|
|
| Weiss | Дата: Понедельник, день тяжелый(((, 25.06.2012, 11:24 | Сообщение # 1 |
|
Увлеченный
Сообщений: 47
Награды: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
| Название произведения: Покаянное письмо
Автор: Weiss
Бета: нет
Разрешение на копирование: с моего разрешения
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: исключительно мое
Жанр: темное фэнтези
Пейринг: знакомых нет
Саммари: рассказ о том, что свобода требует жертв, а желание жить порой заставляет делать непростой выбор.
От автора: буду рад откликам.
Статус: закончено
|
| |
| |
| Weiss | Дата: Понедельник, день тяжелый(((, 25.06.2012, 11:35 | Сообщение # 2 |
|
Увлеченный
Сообщений: 47
Награды: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
| Покаянное письмо
Мать сообщила, что убьет меня через три дня.
В то утро, едва заслышав знакомые быстрые шаги, я закашлялся – кусок ягодного пирога застрял в горле: подобно стихийному бедствию, она всегда заставляла жалеть о своем появлении.
Жрица Немира мятежным бело-золотым вихрем ворвалась в сумрачно-сонный гулкий зал. Совладав с внезапной нервической дрожью, я едва успел встать из-за стола, как был заключен в жаркие объятия, где и задохнулся в горько-терпком облаке лавра, лаванды и пота.
Происходило что-то неладное: уверенность в этом рождало не только внезапное вторжение родительницы, но и возбужденный блеск в глазах Этар – жрицы, что по злому умыслу высших сил числилась моей воспитательницей. А еще в дверном проеме испуганно замерла мертвенно-бледная Зарена – наша старая служанка. Желудок сжался тугой судорогой, отказываясь иметь дело с козьим сыром и пирогом.
Мать упала передо мной на колени. Кисти рук моментально заныли в тугих тисках ее холодных влажных пальцев. Мутно-хмельные глаза смотрели будто бы внутрь меня, стремясь вывернуть наизнанку. Бездонная чернота неожиданно огромных зрачков почти полностью вытеснила привычную ледяную синеву. Серебристо-пепельные капризные змейки волос прилипли к широкому, влажно блестящему лбу.
– Она указала на тебя! Наконец-то! – голос звучал прерывисто; в горле ее словно что-то клокотало, мешая пробиваться словам. ¬– Все решено: Великая Богиня выбрала меня новой Старшей Жрицей и требует жертву!
В тот миг я глянул на Зарену. Бледные губы ее задрожали. Прижав руки к животу, она сморщилась словно от сильной боли, и поспешила раствориться в сумраке коридора.
Дядюшка Лейв предупреждал, что это случится. Только разве от его предупреждений стало легче? Почему Богиня не призвала прежнюю Старшую жрицу раньше? Возможно, было бы не так больно и страшно. Маленький ребенок не знает смерти, и потому и страха перед ней не ведает. Увы, детство давно закончилось – я достиг возраста охоты на степных волков и знал, что такое смерть. Глаза, столь щедрые в то утро на предательскую соленую влагу, уже видели, как перерезают горло на священном алтаре.
Рот наполнился сладковатой слюной, желудок свело, и не переваренный завтрак вырвался прямо на жреческие облачения матери. Бурая масса, путаясь в складках, медленно сползала с белого шелка, и жирно капала на каменные плиты пола.
Мать даже не вздрогнула, лишь безумная улыбка чуть померкла, чтобы через мгновение разгореться с удвоенной силой. В то утро такие мелочи не могли смутить жрицу Немиру. Сильно встряхнув меня, она решительно проговорила:
– Не нужно бояться: я все сделаю быстро. Ты ничего не почувствуешь! Душа твоя обретет свободу и предстанет в Небесных Садах Великой Богини. – Она посмотрела на застывшую каменным изваянием Этар, поднялась с колен и отчеканила: – будь с ним. Вечером придут сестры, они помогут. Пойду на кухню, дам распоряжения: теперь никакого мяса – три дня очищения! Три святых дня!
Не обращая внимания на стекавшие с нее рвотные массы, мать помчалась вниз.
Наклонилась Этар – горечь лаванды смыла волна пряной сладости розы и корицы. Высокая и невыразимо худая, – женщина-цапля, как я ее называл, – была исполнена ядовито-жгучего презрения и бессильного гнева: ей хотелось ударить меня, – пальцы, сжимавшие резную рукоять плети побелели, а тонкие ноздри раздувал едва сдерживаемый гнев, – но она не могла. Больше не могла. Теперь я принадлежал Великой Богине весь, без остатка, до последней капли крови.
– Маленький паскудник! Ты даже такой момент умудрился испортить! – от брезгливо-жаркого шепота на виске начали тлеть волосы. – Я буду следить за каждым твоим шагом.
Внутренности вновь скрутил рвотный спазм. Этар отшатнулась.
Омерзительно-кислая вонь окончательно убила ароматы розы и лаванды, лавра и корицы.
– Ничтожество! Всю комнату заблевал! Слабак! – Серо-стальные глаза превратились в узкие злобные щелки.
– Если я ничтожество и слабак, то чего она меня выбрала?! – это единственное, что я смог проорать в то утро.
После были только рыдания до икоты и головной боли.
И одна связная мысль: «три дня жизни, всего три дня!».
Есть ли в этом мире сила, что способна стереть из памяти бесконечно долгий путь в Храм? Сейчас, мысленно возвращаясь в те далекие дни, все чаще задаю себе этот вопрос.
Мы могли бы ехать в паланкине, бережно укрытые от взоров толпы плотными пыльными занавесями. Так бывало во время посещения королевского замка, чьи островерхие башни нещадно царапали серо-пушистые животы сонных облаков: в долине небесные создания ползли пугающе низко, в самоубийственном тщеславии желая любоваться собою в зеркальной глади реки.
Мы могли бы отправляться прямо к реке, идти через горбатый мостик и нырять в благоговейную тишь Храмового квартала. А там, наискосок, чрез Рощу Молчания до Храма Великой Богини рукой подать!
Матери не подходил ни паланкин, ни короткий маршрут. «Путь к Храму – это долгий путь искупления, и каждый его должен пройти сам», – так говорила она, сжимала мою руку и решительно выдергивала из прохлады дома.
До того рокового утра не случалось в моей жизни ничего, страшнее этой дороги. На счастье совместные визиты в самое святое место города случались не чаще двух – трех раз в год, по великим праздникам. Впрочем, первая часть пути была даже не лишена некоторой приятсвенности. В силу отсутствия иных событий и впечатлений более ярких, крепкостенные, обнесенные крытыми галереями нарядные дома квартала Садов каждый раз вызывали любопытство и будили воображение витиеватыми орнаментами, а замок на холме так и вовсе заставлял вспомнить напевные сказания Зарены. Единственное, что отравляло эту часть путешествия – жрица Этар. Суровым стражем она неотступно следовала за нами, сжимая кожаную плеть. От колючего взгляда женщины–цапли вдоль позвоночника беспрерывно сновали стайки мурашек.
Сладкие цветочные ароматы постепенно отступали под натиском маняще-лакомых раздражающих и безумно аппетитных запахов торговых кварталов. Журчание фонтанов и пение птиц умирали, уступая место грохоту и крикам. Позабыв про Этар, я вертел головой, силясь разглядеть пестро одетых туземных торговцев, а после начинал яростно чихать от щекочущих нос терпко-пряных ароматов специй. Слезящиеся глаза жадно разглядывали медноволосых лесных эльфов с татуировками змей и загадочных рун на обнаженных мускулистых торсах, надменных среброкудрых горных эльфов и хитрых цвергов с бородами, заплетенными в десятки косиц. Толпа расступалась, давая дорогу двум жрицам и маленькому чихающему мальчику. Некоторые кланялись, но большинство взирало равнодушно – какое дело пришлому торговому люду до местных жриц?
Узкие улочки уводили от рыночной площади. Ноги ступали по чавкающей грязи ремесленных кварталов, шли мимо кожевенных и гончарных мастерских. Ветхие жилища тянулись сплошной грязно-серой стеной, нагоняя тоску и уныние. И по этой стене безобразными пятнами, будто заразная болезнь, расползалась сырость. Дома оказывались с каждым шагом все ближе и ближе, желая раздавить неосторожного путника. Высоко над головой крыши почти соединялись, скрывая небо.
Окольными путями мы подходили к площади Жертвенного Огня, и явственно слышали утробные крики. Живот болезненно сводило, а ладони омерзительно потели. Ледяные пальцы матери пребольно впивались в руку, заставляя морщиться и закусывать губу. Бесконечная смрадная кишка нищей улицы внезапно обрывалась, и мы выпадали на широкую, залитую солнцем площадь перед воздушно-белым влекущим телом Храма.
Ровный гул Жертвенного Огня сливался с возбужденным гомоном толпы. Мать замедляла шаг, словно специально, чтобы я смог разглядеть все детали происходящего. Женщины в белых рубищах с угасшими мертвыми глазами, бледные, с покрытыми язвами и струпьями лицами и шеями, они медленно продвигались к огненному зеву.
Грязные попрошайки со спутанными волосами, чья вонь многократно усиливалась полуденным солнцем, тянули дрожащие руки и не просили, но требовали милостыню. Потные зеваки с жадными взорами и красными от возбуждения лицами внимательно следили за неспешным движением изуродованных неведомыми болезнями женщин. Выстроенные в длинную очередь, несчастные подходили к Жертвенной яме, откуда с воем вырывались хищные языки пламени, замирали на краткий миг на краю, и молча кидались вниз. Каждая жертва сопровождалась одобрительными криками любопытствующей публики.
В жарком дрожащем мареве растекался запах горелого мяса, смешиваясь с горьким духом пота и засохших испражнений, исходившего от безобразных нищих. Меня тошнило, но мать уже тащила дальше, к ступеням Храма.
Здесь, прикованные позолоченными цепями к решетке ограды, на ярких покрывалах возлежали нагие служительницы Великой Богини, чьи тела блестели от благовонных масел, а взоры равнодушно скользили по серой толпе. Жрицы добровольно несли покаяние и отдавали себя любому желающему, каковых находилось немало. Они толпились вокруг – худые и жирные, сопящие, возбужденные, дрожащие, – тянули руки, отпускали сальные шуточки. От вида волосатых спин и стыдно-снующих ягодиц тех, кто дождался очереди, горло сводила удушливая судорога. Над жаркими потными телами, в сводяще-приторном плотном облаке мускуса и розы, роились алчущие крови мошки и слепни. Хотелось как можно быстрее оказаться в тиши и прохладе Храма, но мать шла все медленнее.
Бесконечное счастье теплой волной накатывало на меня, едва мы переступал порог. Трепещущий огонь свечей отражался в золотой мозаике стен и пола. Нежные голоса беспрестанно поющих жриц возносились к высокому куполу. Тело становилось тяжелым и непослушным, ноги подгибались, и я опускался на колени, будто придавленный незримой силой, безмолвно взирая на алтарь Великой Богини. Возможно, мать была права – этот путь нужно пройти, как проходили его мы. Только тогда под благословенными сводами Храма снизойдет на страждущего истинное блаженство.
Чем старше становился я, тем более выцветали впечатления от дороги. Однажды мать взяла меня на праздник избрания новой Старшей жрицы. В тот день толпа в Храме оказалась настолько плотной, что алтарь выглядел недостижимой целью. Матери все уступали дорогу. Там, впереди, хор жриц в таких же, как у нее бело-золотых одеждах, выводил священные гимны. Этар осталась в толпе – она не могла подойти к алтарю, ибо несла мирское покаяние.
Гимн оборвался на самой высокой ноте. Растворились золоченые двери во внутренний предел, и к толпе вышли трое – две высокие жрицы и мальчик. Его щуплое нагое тело блестело от благовонных масел, а светло-русые кудри сверкали, густо обсыпанные золотой пудрой.
Толпа замерла, и словно перестала дышать. Жрицы и мальчик, показавшийся вялым и сонным, медленно приблизились к алтарю. Служительницы Богини отступили, слились с хором сестер. Их место заняла та, что через пару мгновений должна была стать Старшей. Плотно сбитая женщина с угловатым лицом, она замерла за спиной сына. Хор вновь затянул гимн. Не могу вспомнить, как точно все происходило. В какой-то момент я зажмурился, а когда открыл глаза, – очень не во время, – она занесла кинжал с широким лезвием, и взмахнула им у самого горла мальчика. Гимн вновь пресекся, толпа громко вздохнула. Алая кровь брызнула на серый мрамор пола. Избранная подхватила обмякшее тело и водрузила его на алтарь. Она прошла испытание!
Меня мутило весь обратный путь. Лишь один вопрос бился в голове пойманной птицей: почему он не пытался бежать? Уж я бы точно убежал!
Этар любезно объяснила – мальчика три дня поили сонным отваром, вот он и не пискнул. Помню, как подумал тогда: не стал бы ничего пить. Нужно просто притвориться, будто пьешь, и все незаметно выливать или выплевывать!
Много сезонов дождей минуло с того жертвоприношения. Настал день, когда Великая Богиня призвала душу прежней Старшей жрицы в Небесные Сады и указала на Немиру.
Так пришло мое время.
Рыдая, я ворвался в комнату и стянул провонявшую рубаху. Руки действами сами – разум погрузился в спасительный туман. Дрожащие, скользкие от пота пальцы откинули тяжелую, окованную бронзой, крышку сундука. С превеликим трудом из расплывающегося перед глазами цветного месива одежд удалось извлечь чистую рубаху. В тот же миг спина покрылась мурашками от чужого пристального взгляда.
– Дядя Лейв! – голос дрогнул, и я испугался, что последует новая порция рыданий. А рыдать при нем не хотелось.
Это был он – большой и уютный, дымчато-серый, мягко-пушистый. Янтарно-желтые глаза дикого кота смотрели внимательно и... скорбно. Горло свело, и я все-таки разревелся.
Кот начал стремительно расти, воздух вокруг него уплотнился и задрожал. Животное выгнулось и зашипело. Поднявшийся на краткий миг вихрь блестящих искр-пылинок скрыл его, а когда растаял – передо мной на полу лежал молодой мускулистый мужчина, дядя Лейв в человеческом обличье, младший брат матери. Нагое тело влажно блестело, а в воздухе неспешно плавали клочья кошачьей шерсти.
– Почему ты так долго не приходил? – шмыгая носом и натягивая рубаху, проикал я.
– Значит, это случилось. – Дядя Лейв болезненно поморщился и завернулся в шелковое покрывало с кровати. – Я узнал о смерти Старшей Жрицы и сразу поспешил сюда.
– А если бы у моей матери не было ребенка, Богиня не выбрала бы ее новой Старшей Жрицей?
– Вполне могла бы выбрать, просто потребовала бы иной жертвы. Без жертвоприношения нельзя возглавить Храм.
– Но тогда почему я? Или, правильнее спросить – почему она?
– Хотя бы потому, что Немира верно служила Богине всю жизнь, и нет существа более преданного Храму, чем моя сестра. – Лейв пожал плечами. – Богиня вполне справедливо вознаградила любимую дочь. Последнее испытание – и праведная Немира вознесется на самую вершину. В жертву можно принести самое близкое, что есть у человека, и тем самым доказать преданность. Что у женщины может быть ближе, чем дитя? Знаю точно, был случай, когда Богиня потребовала от одной Избранной, чтобы та принесла в жертву мать. Вариант, между прочим, не хуже других. Только вот для Немиры самое близкое – это Храм. Было бы куда логичнее, потребуй Богиня от сестры его сожжения.
Дядя Лейв – великий богохульник, грязный предатель, отступник, да и вообще существо во всех отношениях жалкое, по мнению Этар и матери. Давным-давно он стал служителем Лесного Бога. Тогда Немира заявила, что брата у нее больше нет. Лейв давно предупреждал – будущие жрицы нередко выходят замуж и рожают детей, а только потом уходят в Храм и посвящают себя служению. Они надеются на Избрание: слишком часто за последние столетия Богиня требовала в жертву детей претенденток, а потому шансы бездетной жрицы стать Старшей в Храме резко снижались.
Двери распахнулись, тяжелые резные створки с грохотом ударились о стены. В комнату ледяной глыбой вплыла Этар.
– Что ты здесь делаешь? – Она вперила полный ненависти взгляд в Лейва.
– Это все еще и мой дом, забыла?– насмешливо-презрительный тон дяди заставил жрицу позеленеть.
– Тебе, оборотень, нельзя с ним разговаривать – он избран Богиней!
– Очищение начнется лишь с утренней зарей, – отрезал Лейв, – а сейчас я бы хотел попрощаться с племянником. Пошла вон!
Дядя Лейв умеет быть надменным, время от времени вспоминая о родовитом происхождении.
– Да как ты смеешь! – Этар задохнулась от гнева. Но она знала, что не имеет никаких прав в этом доме. Жрица Искупления приставлена следить за ребенком, не более. Совладав с собой, она посмотрела в мою сторону и прохрипела: – Дунлаг, твоя мать вернулась в Храм. Ей предстоят три дня молитв у алтаря Великой Богини. Возьми то, что может понадобиться – на закате жрицы препроводят тебя на первый этаж, где ты и будешь жить. И не вздумай делать глупости!
Этар ушла, оставив дверь открытой.
– Я не хочу умирать, Лейв! Ты же можешь обратить меня! – В отчаянии я забился в угол между сундуком и кроватью.
– Думаешь, если я оборотень, то достаточно лишь моего укуса? – Дядя плотно закрыл дверь, а после опустился на пол так близко, что я ощутил его дыхание. Он заговорил грустно и очень тихо: – глупости все это. Есть дикие оборотни, давно утратившие власть над душой и телом. Говорят, будто их слюна, и правда, может творить такое. Только те, с кем они это проделывают, становятся такими же безумцами. Стать оборотнем и не потерять себя можно лишь после священного ритуала, на одном из алтарей Лесного Бога. Даже если моя слюна тоже на это способна – Он мне никогда не простит, потому и проверять я это не намерен. Попытаться забрать тебя сейчас равносильно самоубийству – если за тобой неусыпно следили раньше, то теперь и вовсе шагу не дадут ступить без присмотра. Любой, кто застигнут при попытке выкрасть избранную жертву, может быть без суда убит жрицами Великой Богини.
– Значит, я умру?
Лейв надолго замолчал. От его пристального взгляда хотелось спрятаться.
– Дядя Лейв, я умру? – я повторил вопрос, лишь бы только нарушить тягостное молчание.
– Все будет зависеть от тебя. Есть одна возможность. Одна маленькая хитрость.
В тот момент казалось, я готов на все. Но когда его жаркий шепот заструился в ухо расплавленным воском, дыхание перехватило.
Великая Богиня требовала жертвы от матери.
Лейв-оборотень – от меня.
– За все приходится платить. Подумай, – сказал он на прощание, – и помни – это только твое решение. У свободы множество ликов и Небесные Сады Великой Богини, возможно, не самое плохое место для души.
Сейчас, мысленно возвращаясь в те далекие дни, я все чаще задаюсь вопросом: чей голос оказался тогда громче – души или тела? А, может, все решил холодный себялюбивый разум? Вдруг душа и правда стремилась в Небесные Сады, но была не услышана? Древняя мудрость гласит: когда слово берет разум, душа замолкает. Кто сделал тогда выбор?
Привычный мир обмелел, словно река в засушливое лето.
Вся жизнь свелась к маленькой комнате с отдельным выходом в крошечный сад, засаженный кустами роз и шиповника и обнесенный глухой каменной стеной.
«Здесь хорошо держать почетных пленников», – так подумал я тогда. Как же долго комната ждала своего часа!
Утром меня заставляли пить кисло-сладкий отвар. С первым глотком в памяти всплыл туманный образ зарезанного у алтаря мальчика. Не пить? Выплюнуть? Куда там! Три жрицы не сводили с жертвы глаз. Если надо – они влили бы мне его силой. С тех пор в голове поселился ленивый туман. От него клонило в сон, а мысли делались медленными и томными.
Единственное развлечение для пленника – прогулки в саду. Еще ребенком я прибегал в это крохотное царство цветов. Здесь, в самой его сердцевине, рос огромный, как мне казалось тогда, куст бордовых бархатных роз. Вернее, то было несколько кустов, чьи ветви густо сплетались, образуя благоуханный шатер над крохотной лужайкой – мой тайный «домик». Я притаскивал сюда игрушки и сидел часы напролет, пока Зарена или Этар не начинали искать.
В первое же утро пленник полез в кусты, боясь не поместиться в детском укрывище. Но нет – в «розовом шатре» оказалось на удивление много места. Там, в высокой влажной траве нашлась давно потерянная игрушка — вырезанный дядей Лейвом деревянный меч, и осознание близости смерти стало вдруг особенно острым. Пальцы бежали по спиральной резьбе рукояти, поглаживали два крупных серо-голубых прозрачных камня в навершии, медленно скользили по желобку дола и «лезвию». Монотонное бездумное движение удивительным образом постепенно успокаивало. Кусты жужжали сотней пчел и шмелей, будто баюкали. Лишь требовательные голоса жриц заставили вылезти наружу — не хотелось потерять эту последнюю радость.
Лейв не появлялся. Единственный человек, кроме жриц, кто заходил в «комнату пленника» в те дни – это Зарена. Бедная женщина приносила еду, и молча смотрела на меня, едва сдерживая слезы. Говорить со мной не дозволялось никому, кроме жриц.
Этар жила предвкушением возвращения в Храм. С моей смертью заканчивалось ее мирское покаяние. Она даже как-то подобрела к «воспитаннику» – в глазах жрицы время от времени мелькало нечто, отдаленно напоминавшее сочувствие. Могу ли я винить в чем-либо женщину-цаплю? У меня нет такого права. Понятия не имею, какой грех совершила жрица, и за что Совет Сестер приговорил ее к мирскому покаянию и привязал ко мне, но точно знаю, как она страдала вне стен Храма. Сжав зубы, Этар исполняла свой долг, мечтая о дне, когда ее воспитанник достигнет совершеннолетия или умрет. Более всего она боялась, что я отвернусь от Богини или каким-то иным образом предам ее – тогда мирское покаяние продлится, а ее приставят к другому чаду. Может ли в этом мире быть придумано наказание более суровое, чем воспитание ребенка?
Утро третьего дня ничем не отличалось от двух предыдущих: завтрак фруктами и орехами, сонный отвар, прогулка в саду. И как обычно я заполз под разлапистый куст. В его влажном сумраке сверкали янтарно-желтые глаза.
Он ждал меня.
Дикий кот с тихим шипением начал обращаться в человека. Показалось, что окружившие нас плотной стеной кусты стали гуще и выше. Зеленые листья и пурпурно-бордовые цветы полностью скрыли дом, стены забора и дремлющих, разморенных жриц.
– Тебе не кажется, – прошептал Лейв, окончательно избавившись от кошачьего облика, – это Бог Леса помогает своему верному слуге, а тебе дает шанс. Что ты решил, Дунлаг?
Золотая колесница достигла зенита. Оранжево-желтый свет изливался с небосклона жарким потоком, но зеленое плетение кустов рассеивало его на тысячи тысяч крошечных осколков-огоньков. В мутно-хмельном дрожании жаркого воздуха нагое влажное тело дяди казалось усеянным мириадами драгоценных брызг.
Лейв протянул руку и коснулся моего плеча. Несмотря на жару, стало холодно. Стайка мурашек промчалась от затылка до копчика. Тело вздрогнуло и вжалось в примятую траву.
Боги всегда оставляют нам выбор. Нужно лишь уметь его видеть.
– Ты чего там так долго сидел? – лениво спросила сонная жрица, когда я выполз из кустов.
– Заснул.
– Говорила же, что заснет. – Она посмотрела на подругу и широко зевнула.
На заре дом наполнился шорохами, шелестом, нетерпеливыми восклицаниями и торопливыми шагами.
– Скоро ты предстанешь перед очами Великой Богини! – голос Этар звенел и ломался. В ее взгляде не было злости или презрения – один лишь благоговейный трепет. По торжественному случаю, она заплела темно-русые волосы, уложив косу обручем вокруг головы, что придало ей царственный вид.
Ловкие руки жриц одновременно поили сонным отваром и расторопно натирали жертву благовонными маслами, от которых кружилась голова и хотелось чихать. После – расчесывали и обсыпали золотой пудрой волосы. Пудра сыпалась на плечи и прилипала к жирно-блестящей коже. Я неумолимо обращался в тощую золотую ящерицу, но даже не думал возражать или сопротивляться.
В этот, последний раз, дорога в Храм оказалась скрыта от глаз занавесями паланкина. От мерных раскачиваний одновременно мутило и клонило в сон. Раскачивание прекратилось. Глухой гул голосов воровался в сознание. Две пары нежных рук проникли в благовонный сумрак, извлекая на свет – слепящий, беспощадный и бесстыдный.
Сотни зевак столпилась на ступенях Храма – не каждый день избирают Старшую Жрицу и приносят жертву Великой Богине. Главное – ничего не пропустить, и тогда разговоров хватит надолго.
Жрицы окружили меня плотным кольцом, отделив от возбужденно-потной людской массы. Народ расступался, давая нам пройти. Толпа в Храме, хотя задыхалась в дыме курящихся благовоний, но трепетно внимала священным гимнам.
У самого алтаря стояла мать. Ее огромные влажные подведенные глаза светились неземным блаженством. Пурпурные губы подрагивали в восторженной улыбке.
– Возложи руки на алтарь, – заботливо прошептала она, оказавшись за спиной. – Не бойся – все будет быстро.
Сердце остановилось на краткий миг, потом подскочило к горлу, выдавливая сонную дурь, и на самом краю сознания проползла ленивая мысль: что будет, если меня вырвет прямо на алтарь? По бокам и вдоль ложбинки позвоночника стекали крупные капли пота.
Не вырвало. Сердце упало вниз, в живот, потом куда-то в пятки.
– Возложи руки на алтарь! – прошипела мать в ухо. Теперь в ее голосе не было и следа заботы – одно лишь жадное нетерпение.
И я возложил.
Мать занесла кинжал – тонкая сталь резко рассекла плотный воздух.
В этот миг Храм содрогнулся от раскатистого гневного голоса. Он лился из центра купола и, одновременно, шел снизу. Алтарь чудесным образом почти мгновенно раскалился, сделался огненно–красным. Ощутив исходящий от него жгучий жар, я вскрикнул и отдернул руки.
По толпе промчалась волна удивленно-испуганных возгласов.
Жрицы прервали пение.
Теперь гневный голос стал совершенно различим и громоподобен. Грозный гул дробился, наполнялся насмешливым презрением и складывался в слова:
– Что, думала, это так легко? Это было твое испытание, но ты предпочла переложить его на плечи сестер, а теперь ведешь своей Богине оскверненную жертву?! Ты, ничтожнейшая из ничтожных, предлагаешь мне того, чье тело стало сосудом для ядовитого семени оборотня?! Он осквернен! Осквернен!! Ты не справилась, и я отрекаюсь от тебя, недостойная дочь! Прочь от алтаря!
Гул прекратился. Храм перестал дрожать. Лишь алтарь все еще оставался раскаленным.
На мгновение воцарилась оглушительная тишина.
Нарушил ее металлический звон. То выпал из материнской руки жертвенный кинжал.
Глухая стена тишины в тот же миг взорвалась сотней голосов и глумливым хохотом. Я отвернулся от алтаря. Жрицы были бледны, некоторые даже лишились чувств. Народ казался напуганным, но многие открыто смеялись, а кто-то прятал насмешливые улыбки, неловко изображая чиханье или кашель. Несколько нищих из первых рядов указывали на меня заскорузлыми пальцами. Большинство же смотрело на жрицу Немиру.
Я тоже посмотрел на нее. Сонная дурь почти рассеялась от ожога. Мать в недоумении взирала на сына. В газах ее плескалась пьяная муть. Удивленно вскинутые тонкие брови сошлись к переносице, отразив мучительную попытку осознать произошедшее. В глазах вспыхнул огонек понимания, и уже готов был разгореться в испепеляющий костер гнева, когда внезапно бессильно угас.
Она тяжело осела и начала заливисто, надрывно хохотать. И хохот этот перекрыл крики толпы, заставил всех замолчать.
Та, что была избрана стать Старшей Жрицей, каталась по полу, рвала на себе златотканые одежды и смеялась, смеялась, смеялась!
Так разум оставил опозоренную жрицу.
Нужно было идти. Мать билась на холодном мраморе пола. Внезапно показалось, будто она хочет схватить меня за лодыжку. Высоко подняв ногу, я поспешно перешагнул через сведенное судорогой истерики тело.
Лейв уверял, что мне нечего опасаться ни в Храме, ни на его ступенях – никто не осмелится пролить оскверненную кровь в обители Великой Богини. Да и не нужна была никому несостоявшаяся жертва — страх улетучился, и зеваки отпускали беззлобные сальные шутки, а некоторые даже многозначительно подмигивали, вертя в пальцах серебряные монеты. Жрицы пришли в себя и уже прикидывали, кого Богиня изберет теперь. Нагой сын их обезумевшей сестры шел через толпу, подгоняемый смехом матери, и толпа послушно расступалась.
Не было ни стыда, ни даже тени смущения – я достиг самого дна в этом недолгом падении.
Лишь дойдя до нижней ступени Храма, замер на мгновение, ощутив дыхание смерти. В толпе был тот, кто жаждал моей крови. И он нанесет удар, стоит мне на пол шага отойти от священного места.
«Едва нога твоя ступит на землю, беги так, как не бежал никогда! Беги не думая, не рассуждая и не оглядываясь. И когда побежишь – держись ближе к жертвенному огню так, чтобы он оставался по левую руку от тебя!», – в голове звучал голос дяди Лейва.
И я побежал.
Одновременно справа раздался исполненный звериной ярости вопль:
– Будь ты проклят! – Из толпы вырвалась Этар.
«Не оборачивайся!».
И я не оборачивался.
Лишь в последнее мгновение, когда спину свело в предчувствии удара, а слева уже гулко завывал Жертвенный Огонь, на бегу оглянулся.
Это словно мозаика на полу Храма Великой Богини. Множество ярких кусочков, из которых складывается чудо. Вот перекошенное ненавистью лицо Этар. Оно так близко, что можно разглядеть бисеринки пота. Вот зажатый в ее руке длинный кинжал. Потом что-то мелькает в ногах, – большое и дымчато-пушистое, – это прошмыгнул и тут же растворился в толпе торговцев и нищих дикий кот. Он заставил Этар споткнуться. На краткий миг она потеряла равновесие, но тут же рядом споткнулся толстый сердитый цверг. Толпа такая густая, и расступалась она лишь, чтобы пропустить голого сверкающего золотой пудрой мальчика, – может, из страха запачкаться жирным маслом? – а потом смыкалась снова. Сухопарый торговец от случайного тычка рассыпает корзину яблок. Этар не успела вернуть равновесие, как споткнулась вновь, и чьи-то руки направили ее падение.
С диким, отчаянным криком женщина–цапля полетела в Жертвенный Огонь.
Помню, как на границе Храмового квартала нырнул в затянутый ряской пруд, и на его поверхности потом еще долго плавали радужно-жирные разводы от благовонных масел и сверкали золотые искорки пудры. Перепачканный илом, добрался я до дома, где упал в объятия рыдающей матушки Зарены.
Вскоре мы с дядей Лейвом покинули Туар-Нуадат – город Великой Богини. Разумеется, я думал, что путь наш лежит прямиком в Морелесье, и был немало удивлен, когда впереди замаячили покосившиеся ворота старой семейной усадьбы.
– Преследовать тебя никто не станет – ты никому не нужен. К тому же у Немиры было множество врагов, и они теперь безмерно благодарны ее оскверненному сыну, но все же лучше тебе пожить пока здесь.
– А разве я не стану как ты... Оборотнем? Разве мы не отправимся к служителям Лесного Бога, твоим братьям?
– Не сейчас. Мы сделаем это только тогда, когда ты поймешь, что действительно хочешь этого. Однажды тебе удалось сделать выбор, справишься с этим и еще раз.
С тех пор минул не один сезон дождей. Изредка я приезжаю в город и навещаю Зарену – она пребывает в добром здравии, прекрасно справляется с хозяйством, и будто бы даже помолодела. Дяде Лейву удалось узнать, что Немиру заключили в Башню Забвения, где она и упокоилась ровно, когда я достиг возраста охоты на медведя. И хотя скучаю по Зарене, в городском доме по долгу не остаюсь – в его холодных стенах неоплаканные тени матери и Этар слишком часто нарушают с таким трудом обретенное душевное равновесие.
Сейчас, готовясь начать новую жизнь и посвятить себя служению Лесному Богу, я каюсь за все, что сделал.
Каюсь перед несчастной матерью, которой себялюбие мое не позволило стать Старшей Жрицей и свело с ума.
Каюсь перед Этар, которая не смогла из-за меня вернуться в Храм.
Каюсь перед всеми последующими жертвами – теперь приговоренного к священной смерти сразу закрывают в тайных комнатах Храма. Мой вероломный поступок лишил их призрачной надежды на спасение.
Каюсь перед Великой Богиней.
Я совершил жертвоприношение, и теперь свободен.
Покаянное письмо писано три раза.
Для духов неба – привязано на верхних ветвях серебристой ивы у поминального камня, что в излучине Безымянной реки.
Для духов земли – закопано у корней серебристой ивы у поминального камня, что в излучине Безымянной реки.
Для духов воды – будет брошено в Безымянную реку.
|
| |
| |
| Баньши-ВА | Дата: Понедельник, день тяжелый(((, 25.06.2012, 13:02 | Сообщение # 3 |
Любитель
Сообщений: 16
Награды: 1
Репутация: 0
Статус: Offline
| Двоякое впечатление. Вроде и интересно, но осталась горечь.
Quote (Weiss) Ты, ничтожнейшая из ничтожных, предлагаешь мне того, чье тело стало сосудом для ядовитого семени оборотня?!
Очень хорошо стилизовано в одном темпе. Текст чистый. Довольно оригинальное произведение.
Успехов в творчестве!
Я над вами не издеваюсь, я вас изучаю.
|
| |
| |
| Avanturin | Дата: Понедельник, день тяжелый(((, 25.06.2012, 19:42 | Сообщение # 4 |
Любитель
Сообщений: 31
Награды: 1
Репутация: 0
Статус: Offline
| Рассказ очень понравился.
Да... у спасения была немалая цена. Хотя, в такой ситуации не видится бескровного решения.
Я понял, что в том возрасте, когда другие люди перестают верить в чудеса, я стал видеть эти чудеса ежедневно. (с)
|
| |
| |
| Weiss | Дата: Вторник, 26.06.2012, 11:17 | Сообщение # 5 |
|
Увлеченный
Сообщений: 47
Награды: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
| Баньши-ВА, Avanturin, большое спасибо за визит и комментарии! Очень рад встрече! И что особенно славно - рассказ произвел именно то впечатление, которое и должен был! За все приходится платить (а то и расплачиваться) - увы, жизненный опыт. Хотя и немного грустно бывает.
|
| |
| |
| Avanturin | Дата: Вторник, 26.06.2012, 11:54 | Сообщение # 6 |
|
Любитель
Сообщений: 31
Награды: 1
Репутация: 0
Статус: Offline
| Quote (Weiss) За все приходится платить (а то и расплачиваться) - увы, жизненный опыт.
Такова жизнь( печально... хотя, если подумать, - горечь обостряет вкус жизни
Я понял, что в том возрасте, когда другие люди перестают верить в чудеса, я стал видеть эти чудеса ежедневно. (с)
|
| |
| |
| Светлана | Дата: Среда, 03.10.2012, 22:09 | Сообщение # 7 |
Профессионал
Сообщений: 424
Награды: 4
Репутация: 2
Статус: Offline
| Quote (Weiss) Мать сообщила, что убьет меня через три дня. В то утро, едва заслышав знакомые быстрые шаги, я закашлялся – кусок ягодного пирога застрял в горле: подобно стихийному бедствию, она всегда заставляла жалеть о своем появлении. Жрица Немира мятежным бело-золотым вихрем ворвалась в сумрачно-сонный гулкий зал. Совладав с внезапной нервической дрожью, я едва успел встать из-за стола, как был заключен в жаркие объятия, где и задохнулся в горько-терпком облаке лавра, лаванды и пота. Происходило что-то неладное: уверенность в этом рождало не только внезапное вторжение родительницы, но и возбужденный блеск в глазах Этар – жрицы, что по злому умыслу высших сил числилась моей воспитательницей. А еще в дверном проеме испуганно замерла мертвенно-бледная Зарена – наша старая служанка. Желудок сжался тугой судорогой, отказываясь иметь дело с козьим сыром и пирогом.
Я лишь при третьем прочтении поняла, что Немира - мать. И, имхо, Этар непонятно как появляется. Ведь "вихрь" относился к одной женщине. А служанка появилась позже. Вот и получается, что воспитательница уже находилась в зале (но об этом хотелось бы хотя б мимолетного упоминания), либо возникла из вохдуха.
/я тугодум!/
Quote (Weiss) Сотни зевак столпилась на ступенях Храма
Просто очепятка
Рассказ мне понравился. И философским подтекстом, и исполнением.
У вас замечательно получается подмечать детали. Они точные и создают ясную картину. Описания работают на сюжет, подчеркивают эмоции и отношение рассказчика (мальчика в данном случае) к происходящему.
Ну, и, естественно, подталкивают к размышлениям. Правда у меня они сводились к не особенно умному желанию расстрелять всех жриц и свернуть шею их богине. И, естественно, мне бы и в голову не пришло за подобное раскаиваться. 
Еще подумала о том, что жить в мире живых божеств весьма выгодно - можно сделать так, чтобы это самое божество тебя не приняло. В более похожем на наш мире инцест (кажется, это так зовется?), боюсь, никого бы не спас.
Текст кроме ценности самого по себе, читается и как часть чего-то большего. Я советовала бы вам продолжать: мир у вас уже выписан, герои - тоже, так почему бы не создать историю?
Время работы. Обычнейший день.
Под вечер — шпага, гитара, вино.
(с)
У меня не мысли грязные, а воображение активное. Иногда слишком.
Сообщение отредактировал Светлана - Среда, 03.10.2012, 22:10 |
| |
| |
| Weiss | Дата: Четверг, 04.10.2012, 18:51 | Сообщение # 8 |
|
Увлеченный
Сообщений: 47
Награды: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
| Спасибо! Этар и Немиру, похоже, и правда нужно разнести чуть дальше друг от друга и намекнуть на присутствие Этар немного раньше. Про мир - это правда! Я задумал это как цикл рассказов (пока что) о Лейве-оборотне и Дунлаге в жанре фэнтези-детектив. Сейчас доделываю второй рассказ. Каждый рассказ (кроме первого - спасения Дунлага) - это небольшое расследование в мире Морелесья и долины Безымянной реки.
|
| |
| |
| Weiss | Дата: Четверг, 04.10.2012, 19:00 | Сообщение # 9 |
|
Увлеченный
Сообщений: 47
Награды: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
| Светлана! Я долго мучился с отправкой личного сообщения, так и не понял - ушло оно или нет. Потому, на всякий случай, еще раз - за подарочек спасибо! 
|
| |
| |
| Светлана | Дата: Четверг, 04.10.2012, 19:40 | Сообщение # 10 |
|
Профессионал
Сообщений: 424
Награды: 4
Репутация: 2
Статус: Offline
| Всегда пожалуйста.
Цикл - это весьма интересно. С удовольствием почитаю, если выложите.
Сообщение дошло.
Время работы. Обычнейший день.
Под вечер — шпага, гитара, вино.
(с)
У меня не мысли грязные, а воображение активное. Иногда слишком.
|
| |
| |
|
Поиск
|
 |
|
